3.

                До половины седьмого часа утра, времени своего обыкновенного пробуждения, Кушим так и не смог заснуть. Ворочался с боку на бок, крутил подушку в поисках прохладного уголка, комкал ногами одеяло. Замирал, прислушиваясь. Раздражала непривычная тишина; ныло повреждённое плечо. Много лет назад Пустота подкралась со стороны холма и украла у Кушима Ручей. До того случая Кушим и не предполагал, что Пустота может быть коварной. Ручей всегда был ему надёжным товарищем и помощником; снабжал чистой водой, пару раз в неделю подбрасывал к рациону Кушима свежую рыбу или дюжину раков, вечерами разговаривал с Кушимом и был гораздо словоохотливее ворона. Тем вечером после работы Кушим отправился к Ручью поболтать и смыть с себя сегодняшнюю усталость. И вдруг увидел, как Ручей падает в Пустоту сразу в трёх местах, куда Пустота ухитрилась подобраться вплотную, пока Кушим латал край Земли с другой стороны своего участка. Больше двух часов Кушим сражался с Пустотой – тягал огромные валуны, сорванной с себя рубашкой подтаскивал мелкий щебень, собственным телом затыкал промоины в береге. Кушим повредил что-то внутри правого плеча, не считая полусотни других травм и ранений. Ручей канул в Пустоту. Кушим, задыхаясь, бросился в Дом и выхватил из оружейного сейфа свой Револьвер, доставшийся ему от отца в те времена, когда отец ещё был. Револьвер всегда содержался в безукоризненном порядке, снаряженный и смазанный. Кушим вернулся к опустевшему руслу Ручья. Поврежденное плечо могла помешать верному прицелу, и Кушим перехватил Револьвер левой рукой. Стрелять левой рукой никогда не было для него проблемой, но в ту ночь это дало Кушиму дополнительное мгновение, чтобы понять, что высадить шесть пуль в Пустоту – это глупое мальчишеское расточительство. Патроны такого калибра на Земле уже давно не производились, достать их было чертовски трудно, а производить кустарным способом значило подвергнуть единственное своё оружие неоправданному риску повреждения. Кушим стоял на камнях, которые ещё несколько часов назад были берегом Ручья, держал Пустоту под прицелом Револьвера и молчал. Револьвер в его левой руке не дрожал. Правое плечо пульсировало болью, отдававшейся по всему телу. Жутко хотелось курить. «Интересно, - подумал Кушим. – А что, если мой соперник вовсе не Пустота? Вдруг мой соперник – сам край Земли? Вдруг именно край Земли наступает на меня и на всех, кто у меня за спиной? А Пустота просто заполняет освободившееся пространство? Вдруг Пустоте вообще наплевать на людей, а вот Земле мы давно надоели? Хотя, в любом случае, завтра поутру мне нужно вставать с кровати и работать. Так? Точно так».

Через какое-то время Кушим вернулся в Дом, вычистил и убрал на место Револьвер, сунул грязную порванную одежду в стиральную машину и голый вышел на крыльцо. Две луны медленно вращались над плоскостью Земли и отражали от двух спящих солнц достаточно света, чтобы на мили вокруг можно было отчетливо рассмотреть израненное, окровавленное, готовое к бою тело Кушима. Смотреть, правда, было некому. Разве только Ворон, укрывшись где-нибудь на склоне холма, мог разглядывать Кушима своими немигающими глазами.

                В ту ночь Кушим был на много лет или даже десятилетий моложе, чем сегодня.

                И с той ночи каждое чёртово утро у него ныло повреждённое плечо. Повреждённое в проигранной битве за Ручей.

                Тут внутренние часы сказали Кушиму, что уже утро, что уже половина седьмого часа. Пора было вставать.

                Кушим с облегчением откинул одеяло и выбрался из постели.

2.

                2.

Рабочая плоскость стола Главного редактора выходила из подоконника под идеально вычисленным углом и изгибалась вокруг кресла идеально выверенной линией. На её отполированной поверхности неторопливо сменяли друг друга разноцветные отблески двух огромных светящихся конструкций, смонтированных на крыше редакционного небоскрёба и составлявших название издательства: «ЧИСТАЯ ПРАВДА». Два огромных светящихся иероглифа, видимые на сотни и сотни километров окрест, которые в здешних краях иероглифами не называли.

Главный редактор «ЧИСТОЙ ПРАВДЫ» Хонев, почти утонув в своём кресле, задумчиво барабанил пальцами по лакированному подлокотнику и разглядывал Нанева с отеческой симпатией.

                Поверхность стола окрасилась в салатовый.

- Завтра, - сказал вчера Главный редактор, - завтра рано-рано утром вам, Нанев, надлежит отправиться в командировку. Очень и очень важную командировку.

- Далеко? – спросил вчера Нанев.

- Очень далеко, - ответил Главный. – На самый край Земли.

- Ах, да, - сказал вчера Нанев. – Кушим.

                Главный редактор уважительно погрозил Наневу пальцем.

- Именно. Кушим. Завтра у Кушима день его очередного рождения, и редакции «ЧИСТАЯ ПРАВДА» нужно, чтобы вы там побывали. На краю Земли. Это важно.

                На краю Земли, на самом-самом краю Земли стоит дом, в котором живёт Кушим. Дом стоит многие и многие века, может, даже тысячелетия. Кушим живёт в этом доме всегда. Никто на Земле точно не знает, как давно там живёт Кушим. Хотя каждый человек на Земле знает точно, что на краю Земли стоит дом, и что в том доме живёт Кушим. Живёт и каждый день, без выходных и больничных дней, борется с Пустотой, которая пытается разрушить край Земли, чтобы отвоевать у людей ещё немного жизненного пространства.

                Каждый человек на Земле знает точно, что Пустота простирается во всех направлениях, на все расстояния, на все времена, окружая плоскость Земли, плоскости соседних трёх планет, два солнца их планетной системы, две луны над плоскостью Земли и ещё одну луну над плоскостью соседней аграрной планетки Ничайя-Ойя; кстати, единственной планеты в системе, с которой Земля наладила более-менее регулярную торговлю и культурные сношения.

                Пустота с самого начала времён старалась занять всё отведённое для жизни пространство, день за днём отгрызая по камушку, по травинке, по капле. Процесс этот был медленным, привычным и понятным, поэтому не вызывал у людей ни страха, ни даже беспокойства. У всех людей, кроме Кушима.

                Откуда пришёл Кушим; как выстроил дом на самом краю Земли, где никто никогда и не помышлял поселиться; какими доходами жил и откуда пополнял свой завидный винный погреб и свои продуктовые кладовые – никто на Земле, впрочем, как и на прочих планетах системы, не мог ни предположить, ни догадаться. О Кушиме вообще никто не знал ничего, о чём мог бы утверждать с приемлемой долей точности. В частности, поговаривали, что Кушим женат; что женат давно и на одной и той же женщине; что жена его – известный психиатрический доктор, автор многих трудов и главный врач психиатрической клиники; но никто и никогда не видел эту женщину, уж не говоря о том, что дружил с ней или хотя бы перекинулся словечком. Или, к примеру, говорили, что вместе с Кушимом в доме проживает большая говорящая птица – дрозд, или попугай, или белоголовый орёл; но не было ни у кого фотографии птицы с Кушимом, и не было ни у кого даже достоверного красноречивого рассказа о таком странном сожительстве. А ещё как-то на редакционном корпоративе Нанев услышал беседу нескольких малознакомых гостей, где один из них утверждал, будто своими глазами видел, что одноэтажный дом Кушима с определённого ракурса представляет собой высоченную башню, окруженную полем белых тюльпанов, и на фоне этих тюльпанов башня выглядит… «Недостаточно светлой? – с заметной издёвкой спросил другой человек. – Недостаточно тёмной, - ответил первый совершенно серьёзно, вовсе и не обратив внимание на издёвку.»

                Так или иначе, о Кушиме точно знали только одно: Кушим просыпался каждое утро в половине седьмого часа, приводил себя и дом в порядок, завтракал и ровно в семь часов каждого утра отправлялся к обрыву, где край Земли уходил в Пустоту. И там Кушим весь день напролёт сражался с наступлением Пустоты, латая и восстанавливая край их Земли. Люди Земли, да и прочих планет их системы, сходились во мнении, что работа Кушима бесперспективна, невыполнима, трагически трудна, не оплачиваема и, значит, не имеет ни малейшего смысла. Но самого Кушима не осуждали, иногда судачили о нём за кружкой пива. Молодёжь порой по пьянке садилась в автомобили и пыталась доехать до края Земли, чтобы своими глазами увидеть Кушима, его дом и его птицу. Но проезжая дорога заканчивалась довольно далеко от нужного места, на пути высился каменистый холм с обрывистыми склонами, заросший колючками и сушняком. Через холм нужно было брести пешком, по единственной узкой тропинке; такое путешествие не могло соблазнить нетрезвую молодёжь, и, выкурив по сигаретке, допив остатки бухла, поорав обидные слова в сторону Пустоты за холмом, путешественники возвращались по домам в свои города. Некоторые, само собой, принимались было врать что-то о Кушиме и Пустоте, но никто им, конечно же, не верил.

                Завтра был особенный день. Завтра был день очередного рождения Кушима, и Главный редактор «ЧИСТОЙ ПРАВДЫ», крупнейшей информационной корпорации на планете, отправлял Нанева, одного из своих лучших репортёров, на край Земли. Поскольку решил, что триста миллионов подписчиков захотят узнать, как Кушим проведёт завтрашний день.

                Салатовый цвет сменился изумрудным.             

- Нам с вами, Нанев, - сказал вчера Главный редактор, - совсем не нужен шофёр для вашей завтрашней командировки. Я знаю, что вы умеете управлять летающим автомобилем. Умеете?

                Нанев пожал плечами и кивнул. Ему приходилось.

- Отлично. Возьмёте мой служебный автомобиль. В багажнике вас будет ждать всё возможно необходимое оборудование. Список оборудования получите у моего секретаря, как только выйдете отсюда. Просмотрите список внимательно, вы можете дополнить его как сочтёте нужным. Там направленные микрофоны, видео и фото камеры с телескопическими объективами, датчики движения, бинокли, подзорная труба, инфракрасные и ультрафиолетовые сенсоры, блокноты и карандаши, термос с кофе, ящик прохладительных напитков, холодильник с продуктами, нож, веревки, ледоруб, кошки для лазания по скалам. Ну и всё в таком роде.

                Нанев поёжился.

- Немного пугающий наборчик, - осторожно сказал он. – И что я со всем в таком роде должен сделать?

                Главный небрежно махнул рукой.

- Ничего особенного. Вам даже не придётся приближаться к Кушиму, его дому и Пустоте. Вам нужно будет занять удобную позицию где-нибудь на склоне холма и понаблюдать.

                Нанев вопросительно поднял бровь. Изумрудные отблески на поверхности стола плавно перетекли в алые. Любимый цвет любимой жены Нанева.

- Завтра, - терпеливо сказал вчера Главный, - туда, несомненно, явится некоторое количество визитёров. Самых разных визитёров. Самых непростых визитёров. С поздравлениями, пожеланиями и подарками. По случаю дня рождения Кушима.

- Ага, - сказал растерянно Нанев.

- И вам надлежит по возможности зафиксировать эти визиты на видео и фотосъёмке, а уж если повезёт, то и записать их диалоги с Кушимом. Ничего сложного, так? Вы проделывали такие трюки тысячу раз. Проведёте интересный день на свежем воздухе, наберёте материал, наберётесь положительных эмоций. Погоняете на казённом автомобиле, когда такое ещё удастся сделать?

- Эээ… - пробормотал Нанев.

- А от себя лично я припас вам добрую бутылку двадцатилетнего «Т’Ур-Неп’c». Вы найдёте её в перчаточном ящике.

- Ох, - сказал вчера Нанев.

                Главный редактор одобряюще улыбнулся.

- Это приказ, мой дорогой, - сказал он. – Это приказ. И тройные командировочные, само собой; как я мог забыть?

                Алый сменился тёмно-синим. Нанев пожал плечами.

- Слушаюсь, - ответил он.

- Только позаботьтесь, чтобы вас никто завтра не увидел.

- Это секретное задание? – сказал вчера Нанев.

- Да боже упаси, - ответил Хонев. – Как же оно может быть секретным, если «ЧИСТАЯ ПРАВДА» опубликует ваш материал? На первых полосах, Нанев. Во всех наших печатных изданиях немедленно по написанию. И в прайм-тайм на всех наших телевизионных каналах. И на радиостанциях, само собой. Так что никаких секретов. Просто никто не должен знать сегодня, что вы завтра туда отправляетесь. Понятно?

- Не совсем.

Хонев улыбнулся.

- Вы поймёте, - сказал Главный. – Я знаю вас, Нанев. Вы поймёте.

День Рождения Кушима

ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ КУШИМА

               

                1.

Было тихо.

                Было слышно, как охают мелкие камешки, падая с края Земли в Пустоту. Стало тихо с половины пятого часа утра, и от наступившей тишины Кушим немедленно проснулся. И немедленно же понял, что опасности нет, и не стал вылезать из-под любимого и единственного одеяла из верблюжьей шерсти. По крайней мере, в здешних краях примерно так называли животных, примерно похожих на верблюдов.

«Стало тихо, - подумал Кушим. -  Прежде никогда в здешних краях не было тихо. Странно. Но здесь, на краю Земли, всегда всё странно. Но было бы странно, если бы всегда было так, как всегда.»

В прочие дни охов не было слышно. В прочие дни казалось, что камешки канут в Пустоту молча. В прочие дни их сдували ветры, постоянно дующие в здешних краях. Ветры заглушали охи падающих в Пустоту камешков. Но сегодня было тихо. Поэтому было слышно, как они охают, падая. Хотя Кушим давно, много сотен или тысяч лет назад, понял, что ветры не при чём. Камешки падали в Пустоту и без ветров; они падали, потому что край Земли разрушался.

                Пустота наступала.

                Или отступала Земля.

Все женщины так делают?

А?

ВНЕБЕСА

      Сначала они задержались, подбирая к Светулькиному платью правильные гольфы, потом застряли в пробке на МКАДе, затем потеряли почти час на КПП, и, само собой, опоздали совсем уже неприлично.  Юлька бушевала, едва удерживая злость внутри.

- Здравствуй, милая, - сказала она дочке звенящим голосом. – Ты пока беги и поздоровайся с ребятами, ладно? Я тебя тотчас догоню. Мне нужно кое-что объяснить твоему папе.

      Виталик виновато моргал.

- Мамочка! – закричала Светулька. – Мамочка, какая же ты красивая! А Полинка сегодня здесь? И Игорёк здесь? Сегодня же вторник?

      Юлька выпрямилась, словно из звенящей пружинки превратилась в звенящую проволочку.  Виталик и без дочкиных подсказок видел, что она очень красивая.

      Светулька со всех ног помчалась туда, где за белоснежными облаками была в этот вторник оборудована детская площадка: четырёхместные качели, две горки с тоннелями, лазательная конструкция вроде шведской стенки и настоящая ярмарочная карусель с музыкой, конями и зебрами.  Детские игры на площадке были в самом разгаре; Виталик со Светулькой и впрямь жутко опоздали.

      Он виновато протянул к Юльке руки, но, как и всякий раз в течение последних двух месяцев, будто наткнулся на незримую стену.

- Сегодня вторник, Виталий, - сказала Юлька, не сделав ни малейшего движения навстречу его несостоявшимся объятиям. – Сегодня именно вторник, уважаемый Виталий. И всем вокруг это хорошо известно. Даже вашей пятилетней дочери это хорошо известно, в чем мы только что могли убедиться.

- Прости, - прошептал Виталик. – Сначала мы выбирали гольфы, потом застряли в пробке на кольцевой, потом…

      Юлька почти закричала:

- У меня есть судебное решение видеться с моей дочерью по вторникам, раз в неделю, до достижения ею шестилетнего возраста. Сегодня вторник, и ей ещё нет шести лет! Если ты не забыл, ей только пять.

- С половиной, - зачем-то вставил Виталик и прикусил себе язык.

      Юлька чуть не взорвалась бешеной бомбой, Виталик жутко испугался, но в последний момент она сумела взять себя в руки и буквально окуталась облаком грусти, гася в этой грусти свой гнев.

- У нас со Светкой есть ещё целых полгода, - сказала она со слезами в голосе. – Целых полгода, целых шесть месяцев, целых двадцать пять вторников, пусть даже и один раз в неделю. Двадцать пять вторников, слышишь?

- Прости, - сказал Виталик и, кажется, тоже заплакал.

      Светулька, раскачиваясь на качелях до самого неба, оглянулась на родителей с самого высокого верхнего верха. Она хотела помахать им рукой, но решила быть осмотрительной и не рисковать понапрасну, особенно, когда так стремительно мчишься сквозь облака.

      Игорёк с Полинкой весело хохотали, кружась на карусели.

- Прости, - в третий раз сказал Виталик. – Мы больше никогда-никогда не будем к тебе опаздывать. Мы будем приезжать каждый вторник к самому открытию. И даже на полчаса раньше.

      Незримая стена разделяла их и не давала возможности коснуться друг друга.

      Светулька ещё раз взглянула на родителей, и ей сверху показалось, что у них всё хорошо.

- И после того, как Светке исполнится шесть лет, мы всё равно будем к тебе приезжать, - сказал Виталик. – Пускай только попробуют нас не пустить.

- Вас не пустят, - сказала Юлька. – Мы оба знаем, что вас не пустят.  Ей можно только до шести лет. Тут всё строго.

      Виталик отважно пожал плечами, но всё же кивнул. Они помолчали.

- А ты-то как? – спросила Юлька. – Закончил книгу?

      Виталик помотал головой:

- Нет. Не успеваю я с книгой. Руки не доходят. Никак не получается выкроить время. Зато всё остальное успеваю. Я очень хорошо справляюсь, правда. Ты не волнуйся.

      Юлька, улыбаясь, становилась ещё красивее. Даже если улыбка была наполовину грустной.

- Я знаю, любимый, что ты хорошо справляешься. Но я всё равно волнуюсь. И я буду волноваться, потому что не волноваться я не могу.

      Виталик поднял было руку, но прошипел что-то сквозь зубы и даже спрятал руку за спину.

- Ну, тогда хотя бы не грусти, - попросил он.

- У меня не получается не грустить. Потому что мне очень грустно. Я могу видеться с дочкой только один день в неделю. А мне хочется видеться с ней каждый день. Не только по вторникам. А ещё и по средам, и по четвергам, и по пятницам, и по субботам. И по воскресениям.

      Виталик шмыгнул носом, сглатывая слёзы, и посмотрел на жену.

- Это невозможно, душа моя, - сказал он. – Нам с тобой однозначно объяснили, что здесь не может быть никаких воскресений.

- Я знаю, - ответила Юлька.

- Ты умерла два месяца назад, - сказал Виталик, стараясь говорить твёрдо и нежно.

- Я знаю, - ответила Юлька. – Грёбаный рак.

      Она полетела в сторону детской площадки, пряча свою грусть подальше от дочкиных глаз.

- Мне и о вторнике едва удалось договориться, - пробормотал Виталик вслед Юльке очень тихо, чтобы она, не дай Бог, не услышала. – Знала бы ты, чего мне это стоило.

      Он посмотрел на свои руки и в очередной раз пересчитал отсутствующие пальцы. Четыре на правой и три на левой.

- Это очень хорошо, что ты не знаешь, чего мне это стоило, - сказал он и кивнул сам себе.

      Потом уселся, прислонившись спиной к незримой границе, и стал ждать, когда закончится вторник. И мечтая, что вторник будет длиться долго-долго, до самого воскресения.                             

Соев, умный-умный

      Шли дни.
      Соев был настолько умным, что свой прокатный чёрный фрак держал прямо в Нескучном Саду, в непосредственной близости от места съёмок телепередачи "Что? Где? Когда?" Фрак и свежие носки. На всякий пожарный случай. Носки были собственные, не из проката.
      Соев досконально рассчитал, что его возьмут в команду Веры Рабкиной не позднее 18-го февраля. Но могут и раньше. Поэтому фрак и носки он ещё в мае месяце спрятал в потайную нычку за старым мусорным баком.
       Начался июнь, и пока расчёт Соева оставался верным. Это не могло не вселять в Соева уверенность.
       "Не позднее 18-го февраля" - так он и написал в своём блоге.
       "Не позднее 18-го февраля!" - так он и говорил на своей работе своим клиентам, тем, кто никак не хотел возвращать кредит тинькову.
       Соев любил свою работу, но был слишком умный для неё. Начальство этого не замечало. Почти наверняка замечал Виталик, коллега Соева из офисной соты позади. И хотелось бы думать, что замечала Илла Олоян, которая функционировала в офисной соте перед Соевым.
       Со своей стороны, он-то всегда замечал, какая замечательная у Иллы грудь. Грудь можно было увидеть над разделяющей их рабочие места перегородкой. Конечно, если Илла вставала с кресла, задирала свитер и показывала Соеву эту самую грудь. Если она приходила на работу в платье, или была не в настроении, или после работы её должен был встретить муж, тогда, конечно, груди видно не было.
       Но Соев не расстраивался, ибо он был очень умным, и его расчёт оставался верным.
       Шли дни.
       

WOW, винтажненько