Пришлось вставать, сдирать с
кровати простыню, пододеяльник, наволочку для комплекта. Тащить всё это в
ванную комнату, запихивать в стиральную машину. Засыпать порошок, подлить
жидкости для смягчения и аромата. А глаза-то уже не видели почти ничего. Руки
не держали. Ноги едва переставлялись.
Она ещё даже не успела
наклониться, чтобы открыть в стиральной машинке окошко для загрузки белья, а
дыхание уже сбилось, грудь наполнилась хрипами и каким-то дурацким клёкотом,
шейные позвонки затрещали и защёлкали, да так, что напрочь заложило уши. Но она
справилась с самочувствием, пододеяльником, порошком и кнопками, как
справлялась всю свою долгую жизнь.
Стиральная машинка зашумела,
набирая полную пасть воды.
Она поплелась в спальню, по пути
выбирая по памяти, в какой комплект белья заправить постель. Почему-то хотелось
ярких цветов – например, оранжевого. У неё был отличный, почти не
использованный полутороспальный комплект с подсолнухами и весёлыми солнечными
лучами. Внучка Ниночка подарила на восьмидесятилетие.
По привычке она заглянула на
кухню – проверить лишний раз, нет ли пыли на подоконнике или неприятного запаха
подгоревшей овсянки. Утром она почувствовала появление смерти за своей спиной и
упустила кашу на плите. Пришлось открывать окно, впускать морозный воздух,
проветривать. Сейчас вроде бы всё на кухне было в полном порядке, а значит,
когда её тело найдут, и съедутся все родственники и, особенно, припрётся
соседка Киешна, ни у кого из них не найдётся лишнего повода попрекнуть её в
неаккуратности.
Может, прихватить с собой в
постель кого-нибудь вроде таблетки нитроглицерина? – подумала она. Но тут же
отказалась от этой мысли. Ясно было и так, что уже поздно пить нитроглицерин.
Она зашла в свою комнату и направилась
к шкафу за постельным бельём. Придётся все-таки взять комплект с невесёлой
расцветкой – ни к чему ей лишние пересуды. Чёрного у неё не было, но где-то в
глубине шкафа лежал тёмно-серый, много раз стиранный, но ещё вполне приличный.
Как раз то, что надо.
Она, скрипя суставами, отворила
скрипучую дверцу шкафа. Перебрала по одному предмету всё постельное бельё,
которое там было. Тёмно-серого комплекта не нашла. Очень и очень странно. Может,
в её возрасте она и могла пожаловаться на некоторые – да что там, почти на все!
– внутренние органы, но память и рассудок работали в чистоте и здравии.
Не было в шкафу тёмно-серого
комплекта постельного белья! Не было, хоть убейся!
Она в некоторой растерянности
обернулась, чтобы взглянуть на свою кровать.
Чудеса! Подушка была аккуратно укутана в тёмно-серую
наволочку, одеяло пряталось в тёмно-сером пододеяльнике, на тёмно-серой
простыне лежало её личное мёртвое тело. Очень некрасивое, надо признать. Чуть в
сторонке, в старом кресле под выключенным торшером, сидел ангел, которого ей
прежде видеть не доводилось.
-
Твою ж мать! – испугалась она.
Ангел печально кивнул, но
оторвать зад от кресла даже не подумал. Она поискала, куда сесть, потому что
ноги окончательно отказывались слушаться. Ни стула, ни другого кресла в комнате
не было, и ей пришлось доплестись до кровати и усесться на краешек, стараясь не
коснуться себя, мёртвую. На своё тело смотреть совсем не хотелось, и она
принялась рассматривать ангела. Молча.
Примерно минуту или чуть больше
ангел грустно улыбался и кивал, затем всё-таки не выдержал её взгляда и заёрзал.
-
Совершенно неприлично так на меня пялиться, - буркнул он.
- А
я вас сюда не звала, - немедленно подхватилась она. – Сами припёрлись.
-
Это моя работа, - сказал он и вздохнул.
Слишком демонстративно вздохнул,
как ей показалось. Она открыла было рот, чтобы привычно развить скандал, но
вдруг поняла, что уже поздно. Не только для скандала поздно, а вообще.
- Да
ладно, чего уж там, - сказала она. – Понимаю.
-
Значит, всё? – уточнила она через минуту.
-
Да, - печально вздохнул ангел.
-
Надо бы Нинке позвонить.
-
Хорошо. Машинка как раз достирает, надо будет бельё развесить.
Они помолчали ещё минуту-другую.
Ангел немного оживился. Он
вытащил из-под кресла большой коричневый портфель, порылся в нём и предъявил
документ, который выглядел максимально официально.
-
Боюсь, что в рай вам отказано, - сказал ангел. – Вы удивительно активно грешили
в своей жизни.
Она вспомнила и довольно
улыбнулась.
-
Было дело, - подтвердила она. - Как такое забудешь.
Ангел взглянул на неё поверх
очков и покачал головой. Осуждает он меня, гляньте, подумала она.
-
Согласно документу, - он важно помахал бумагой в воздухе, - вам надлежит на
весь срок его действия оставаться по месту последней регистрации.
Ангел поднялся с кресла, невесть
откуда взявшейся булавкой пришпилил документ к абажуру торшера и сунул портфель
под мышку. Он явно собирался сваливать.
- Вы
остаётесь здесь, - сказал он, едва сдерживая злорадные нотки в голосе. – Здесь,
в вашей квартире.
Она аж подскочила на кровати от
ярости.
-
Что вы такое придумали, паразиты! – закричала она, но тут же закашлялась и
потеряла голос.
Ангел торжественно погрозил
пальцем. За его плечом уже открывался вход в сияющий светом туннель.
- Вы
не сможете выйти отсюда через дверь, или через окно, или сквозь пролом в стене,
или каким-либо ещё способом. При этом, в качестве наказания за особенно
циничные грехи, вам будет оставлена способность видеть, слышать и обонять всех,
кто будет находиться в этой квартире впредь.
Она охнула, хотела спросить: «И
Киешна?», но голос окончательно отказался ей служить. Впрочем, ангелу
достаточно было и одной мысли.
-
Особенно Киешну, - мстительно ответил он.
«Тогда
хотя бы верните голос», - подумала она, борясь с паникой. – «Молча обонять
Киешну - смерти подобно!»
-
Хотел бы я сказать «хрен тебе, старая склочница», - ответил ангел, задержавшись
на пороге туннеля, - но нет у меня, к сожалению, таких полномочий. Голос у тебя
пропал от нервов. Так что не кипеши, само пройдёт.
Часы на стене вдруг захрипели,
из них высунулась кукушка и принялась громко кричать. Ангел посмотрел на часы,
озабоченно покачал головой и исчез вместе с туннелем и светом. В дверь стучали,
звонили и, кажется, уже вовсю шуровали монтировкой.
«Надо
было дверь открытой оставить», - спохватилась она.
