Уже поздно.

                                УЖЕ ПОЗДНО 

Умирая, она обмочилась.

        Пришлось вставать, сдирать с кровати простыню, пододеяльник, наволочку для комплекта. Тащить всё это в ванную комнату, запихивать в стиральную машину. Засыпать порошок, подлить жидкости для смягчения и аромата. А глаза-то уже не видели почти ничего. Руки не держали. Ноги едва переставлялись.

       Она ещё даже не успела наклониться, чтобы открыть в стиральной машинке окошко для загрузки белья, а дыхание уже сбилось, грудь наполнилась хрипами и каким-то дурацким клёкотом, шейные позвонки затрещали и защёлкали, да так, что напрочь заложило уши. Но она справилась с самочувствием, пододеяльником, порошком и кнопками, как справлялась всю свою долгую жизнь.

             Стиральная машинка зашумела, набирая полную пасть воды.

         Она поплелась в спальню, по пути выбирая по памяти, в какой комплект белья заправить постель. Почему-то хотелось ярких цветов – например, оранжевого. У неё был отличный, почти не использованный полутороспальный комплект с подсолнухами и весёлыми солнечными лучами. Внучка Ниночка подарила на восьмидесятилетие.

      По привычке она заглянула на кухню – проверить лишний раз, нет ли пыли на подоконнике или неприятного запаха подгоревшей овсянки. Утром она почувствовала появление смерти за своей спиной и упустила кашу на плите. Пришлось открывать окно, впускать морозный воздух, проветривать. Сейчас вроде бы всё на кухне было в полном порядке, а значит, когда её тело найдут, и съедутся все родственники и, особенно, припрётся соседка Киешна, ни у кого из них не найдётся лишнего повода попрекнуть её в неаккуратности.

      Может, прихватить с собой в постель кого-нибудь вроде таблетки нитроглицерина? – подумала она. Но тут же отказалась от этой мысли. Ясно было и так, что уже поздно пить нитроглицерин.

         Она зашла в свою комнату и направилась к шкафу за постельным бельём. Придётся все-таки взять комплект с невесёлой расцветкой – ни к чему ей лишние пересуды. Чёрного у неё не было, но где-то в глубине шкафа лежал тёмно-серый, много раз стиранный, но ещё вполне приличный. Как раз то, что надо.

        Она, скрипя суставами, отворила скрипучую дверцу шкафа. Перебрала по одному предмету всё постельное бельё, которое там было. Тёмно-серого комплекта не нашла. Очень и очень странно. Может, в её возрасте она и могла пожаловаться на некоторые – да что там, почти на все! – внутренние органы, но память и рассудок работали в чистоте и здравии.

        Не было в шкафу тёмно-серого комплекта постельного белья! Не было, хоть убейся!

        Она в некоторой растерянности обернулась, чтобы взглянуть на свою кровать.

Чудеса! Подушка была аккуратно укутана в тёмно-серую наволочку, одеяло пряталось в тёмно-сером пододеяльнике, на тёмно-серой простыне лежало её личное мёртвое тело. Очень некрасивое, надо признать. Чуть в сторонке, в старом кресле под выключенным торшером, сидел ангел, которого ей прежде видеть не доводилось.

- Твою ж мать! – испугалась она.

        Ангел печально кивнул, но оторвать зад от кресла даже не подумал. Она поискала, куда сесть, потому что ноги окончательно отказывались слушаться. Ни стула, ни другого кресла в комнате не было, и ей пришлось доплестись до кровати и усесться на краешек, стараясь не коснуться себя, мёртвую. На своё тело смотреть совсем не хотелось, и она принялась рассматривать ангела. Молча.

     Примерно минуту или чуть больше ангел грустно улыбался и кивал, затем всё-таки не выдержал её взгляда и заёрзал.

- Совершенно неприлично так на меня пялиться, - буркнул он.

- А я вас сюда не звала, - немедленно подхватилась она. – Сами припёрлись.

- Это моя работа, - сказал он и вздохнул.

     Слишком демонстративно вздохнул, как ей показалось. Она открыла было рот, чтобы привычно развить скандал, но вдруг поняла, что уже поздно. Не только для скандала поздно, а вообще.

- Да ладно, чего уж там, - сказала она. – Понимаю.

                Они помолчали.

- Значит, всё? – уточнила она через минуту.

- Да, - печально вздохнул ангел.

- Надо бы Нинке позвонить.

- Я уже позвонил.

- Она едет сюда?

- Да.

- Хорошо. Машинка как раз достирает, надо будет бельё развесить.

- Да, - повторил ангел.

                Они помолчали ещё минуту-другую.

- Куда теперь меня?

                Ангел немного оживился. Он вытащил из-под кресла большой коричневый портфель, порылся в нём и предъявил документ, который выглядел максимально официально.

- Боюсь, что в рай вам отказано, - сказал ангел. – Вы удивительно активно грешили в своей жизни.

                Она вспомнила и довольно улыбнулась.

- Было дело, - подтвердила она. - Как такое забудешь.

                Ангел взглянул на неё поверх очков и покачал головой. Осуждает он меня, гляньте, подумала она.

- Согласно документу, - он важно помахал бумагой в воздухе, - вам надлежит на весь срок его действия оставаться по месту последней регистрации.

                Она насторожилась.

- Это где это?

                Ангел поднялся с кресла, невесть откуда взявшейся булавкой пришпилил документ к абажуру торшера и сунул портфель под мышку. Он явно собирался сваливать.

- Вы остаётесь здесь, - сказал он, едва сдерживая злорадные нотки в голосе. – Здесь, в вашей квартире.

                Она аж подскочила на кровати от ярости.

- Что вы такое придумали, паразиты! – закричала она, но тут же закашлялась и потеряла голос.

                Ангел торжественно погрозил пальцем. За его плечом уже открывался вход в сияющий светом туннель.

- Вы не сможете выйти отсюда через дверь, или через окно, или сквозь пролом в стене, или каким-либо ещё способом. При этом, в качестве наказания за особенно циничные грехи, вам будет оставлена способность видеть, слышать и обонять всех, кто будет находиться в этой квартире впредь.

                Она охнула, хотела спросить: «И Киешна?», но голос окончательно отказался ей служить. Впрочем, ангелу достаточно было и одной мысли.

- Особенно Киешну, - мстительно ответил он.

«Тогда хотя бы верните голос», - подумала она, борясь с паникой. – «Молча обонять Киешну - смерти подобно!»

- Хотел бы я сказать «хрен тебе, старая склочница», - ответил ангел, задержавшись на пороге туннеля, - но нет у меня, к сожалению, таких полномочий. Голос у тебя пропал от нервов. Так что не кипеши, само пройдёт.

                Часы на стене вдруг захрипели, из них высунулась кукушка и принялась громко кричать. Ангел посмотрел на часы, озабоченно покачал головой и исчез вместе с туннелем и светом. В дверь стучали, звонили и, кажется, уже вовсю шуровали монтировкой.

«Надо было дверь открытой оставить», - спохватилась она.

                Но было уже поздно.